Задолго до до старта, бродили по городу невероятные слухи - дескать едут из столицы красны молодцы на Джипах, с цистерной кристалловской водки, полноприводной техничкой с генератором и сварочными аппаратом.
Уже и местечко мне определили в тройке с Солярычем и Птицей. В ночь "последней гайки" чуда не произошло, и боевой аппарат на Ладогу не годился. Ближе к вечеру кое-как доковыляв до площади, долго искал табор ТАО. Лица были всё больше малознакомые, а меня узнал только Хамон. Солярыч перехватил меня на выезде, когда я в отчаянии собрался ехать спать. Смутно припоминаю, что меня кому-то представляли и активно внушали, что ехать надо.  

На старт я не поехал, отключил телефоны и мрачно размышлял. Вчерашний тезис, что ехать надо, как то не шел из головы, где то материл меня сосватанный штурман, а вдали плескались воды Ладоги. Надо ехать!
План прост-берем жену, штурмана, шмурдяк и едем на концертной машине. Тем самым сохраняем гармонию в душе, семье, и некоторым образом участвуем в Ладоге. По дороге приходит запоздалая мысль, что надо было Гранд предъявить техкомиссии как техничку и ехать на все деньги. В пути обгоняем машины перенёсшие СУ-1, особенно запомнился Mafandy на Самурае, из Питерского сообщества. Залепленные грязью, с трясущимися руками, они со штурманом буквально выпадали из дверей.
В лагере первого дня нахожу Овчинникова и излагаю свои аргументы - нет проблем, езжай техничкой! Слегка выпившие спортсмены показывают дорогу, странно, все знают где лагерь "бездуховных". Лихо заруливаем на склон, люди у костра, палатки, знамя ТАО - вроде свои.

        

 Здороваюсь и спрашиваю где Солярыч. Народ переглядывается и отправляет меня дальше вдоль берега. Ну полянка и впрямь небольшая всем не поместиться, едем дальше.
На мысу меж соснами растяжка, в кустах Газ-66 и навстречу знакомые лица - приехали!            
Не дав вылезти из-за баранки, мне сразу подносят стаканчик, дескать давай братела не нарушай традиций. Обнимаясь и знакомясь перемещаемся к столу и принимаемся за угощение.
Изрядно разогревшись и закурив сигару не с той стороны, наивно интересуюсь почему не встали одним лагерем. Народ как-то вяло и путано объясняет. Общее чуство такое, будто отошедши по нужде, приятель забрызгал тебе новые ботинки, а ты не желая быть жлобом молчишь, но злишься.
Утром народ резво подрывается на СУ, а мы вяло пьём кофе с завхозом Лёхой и мутными глазами смотрим на озеро. Надо ехать!

        

 Совместными усилиями меняем крестовину на Чирке, под которым ночью звенел ключами Пират, собираем лагерь и в путь. На участке перед р.Пашой въезжаем в низинку где всегда идет дождь. Участок километров десять, деревья подступившие к дороге и потоки воды с неба и из под колес. Небо, дорога, деревья - всё серое, даже обивка салона, отвратительно!
Набравшись впечатлений в дороге прибываем лагерь на "Коровьем седле".                           Поплутав между стоянок находим московскую фракцию и тут уже мне приходится пресекать попытки экипажа технички встать особнячком. Все благожелательно относятся к идее стоять рядом и дают советы по размещению машин и палаток. Между столами каких то пять метров, и я начинаю надеяться, что нынче вечером все недоразумения уладятся.

        

 Возвращаются наши спортсмены, возникает броуновское движение от стола к столу. Уезжаю в город с надеждой, увидеть в Олонце товарищество в полном согласии на историческом месте.
На следующий день, не выдержав моих рассказов о суровых красотах Ладоги, бросив все дела, владелец дизельного Чирка, ещё ни разу не включивший полный привод, отправился со мной.

часть2

Мой новый попутчик Паша на Ладогу поехал в чем был - сандалях и спортивном костюме, захватив с собой только сигареты. Выглядели мы оба по-городскому и гаишник на посту в Лодейном поле, был очень удивлен, узнав что мы догоняем "этих психов размалёванных". Нам он так и не поверил и с радостью спровадил непонятных "спортсменов" на джипе, через мост в Карелию.
Пересечение моста Паша решил отметить выбросив окурок в окно, и тот немедленно влетел обратно. Отчаянно пытаясь найти место для остановки на узкой насыпи за мостом, гася скорость и оглядываясь, я вслух размышлял о природе курения.
После урока гражданской зрелости мы без потерь добрались до Олонца, где начали попадаться плутающие машины участников. Очарованный пейзажами Паша зашел на лесопилку справиться о ценах, откуда быстро выбежал недовольный развитием отрасли в республике. Пасмурные места быстро остались позади и в лучах солнца мы выехали на песчаные пляжи Ладоги.

        

Лагерь впечатлял - снующие между сосен машины, разноцветные флаги, толпы блуждающего народа, палатки, дымящиеся мангалы, рёв двигателей и скрежет трансмиссий. И над всем этим, за песчаными дюнами, бескрайнее море смыкается с небом...

          

 ...Затянувшись из пластиковой бутылки завитком белого облачка, удалось сформулировать вопрос вслух. Оказалось точка сборки опять сместилась и помешала встать общим лагерем "Единого и Неделимого Товарисчества АльтернативноГо Оффроуда-Бездуховность". Сокращённо "ЕНТАгО-Б..ть". Вобщем тово-ентого(б) снова два!                                           Посредине пролегла незримая граница и на нарушителей косо поглядывали. Прокатившись для затравки вверх-вниз по исторической горке, а теперь нейтральной полосе, я поплёлся общаться к народу из тАго лагеря. Все были деловиты и озабочены благоустройством, удалось только выманить Билла к нам на стаканчик. Тут подоспел и Бодилифтер. Стаканчик пролетел незаметно, все были предельно деликатны и я унялся с призывами к единству.

         

Паша с головой погрузился в приготовление ужина, на радость завхоза, а мы оседлав машины с гиканьем помчались по пляжу.
Кто ловил рыбу, кто штурмовал песчаные дюны, и к тому же, у нас с собой было! Как-то незаметно стемнело, с моря идет лодка с рыбаками и к нам.
Рыбаки-то настоящие! Предлагают рыбу, за оцинкованный тазик рыбы просят пол-литра спирта. Спирта у нас нет, рыбаки переглядываются и решая облапошить бестолковых туристов заряжают двадцать, нет, двадцать три рубля! Борода роется в карманах и озабоченно спрашивает - Мужики! А за тридцать отдадите?!
В лагере фурор - столько рыбы никто никогда не ловил, в глазах завхоза подозрение. Рыбу сваливаем в мешок и за стол. Длинный стол под навесом усыпан мерцающими огоньками свечей, тихонько раскачивается в качелях бутыль с виски, ночной бриз доносит чудесные запахи от плиты и носков соседа. По всему берегу горят костры, взлетают ракеты, Ладога празднует лучший этап рейда!

        

"Сколько водочка ни лейся, а концу быть!" Нет не так!" Сколько водочки ни пей, а конец есть!" Или это про верёвочку...
Короче, надо съездить в базовый лагерь и найти на конец, нет, наконец найти знакомых!
Паша спрашивает, как я в темноте вижу куда ехать? Я отвечаю, что отказавшись выпить "на посошок" он лишился ночного зрения, а ориентироваться надо по линии прибоя - вот он, как раз, плещет в левый борт. А включать фары неспортивно - вот он костер, рукой подать!
У костра приходится долго обучать местного шамана стучать в бубен. На звуки веселья прибегает толпа голых мужиков и взявшись за руки шеренгой уходит в море.

        

Шаман, глядя им вслед, барабанит и поёт - "Мы себе давали слово, не сходить с пути прямого..."
Костёр совершенно чумовой, здоровенная куча брёвен пылает и стреляет искрами, его наверно видно и с другой планеты. Пока оттуда никто не прилетел уезжаем дальше.
Вот чудо-то! Поездив по берегу удалось найти лагерь Ниваводовской конфы, и с нива-водовкой у них всё в порядке. Пьём штрафную, Паша вновь пытается лишить себя ночного зрения, но я ему громко шепчу, что отказываться нельзя - обидим хороших парней, а их вон сколько!

        

Время и пространство летят незаметно и вот мы снова в лагере. Паша трупом падает в палатку,а я иду общаться с Биллом.
Видимо я его достал, и сидя под звёздным Ладожским небом, он говорит страшные вещи. Что не было никакого единого ТАО, просто собрались в одном месте разные люди и было у них разное, весёлое и грустное. А после всем стало казаться что было что-то большое и достойное и так будет всегда. Но годы проходят, сказки тускнеют и слова вырезанные тобой на школьной парте скрываются под слоем краски. И те кто приходят следом, глядятся в осколки отражения давно исчезнувшего лета.

     

Тихо догорает ствол римской свечи, светлеет небо, а я всё пью в пустом лагере несуществующего ТАО.